На льду он рисовал идеальные круги, а за его бунтарский нрав едва не стерли из спорта. Владимир Ковалёв – первый чемпион Европы в мужском одиночном катании от СССР, двукратный чемпион мира, любимец публики и враг судейских и спортивных боссов. История его карьеры – как хождение по краю лезвия: неосторожный шаг и запрет, дисквалификация, армия. Но Ковалёв снова и снова возвращался, даже когда ему откровенно перекрывали кислород.
«Я всё понял: меня «душат»
Советская спортивная система знала, как прижать к ногтю даже самых титулованных. Ковалёв понял это на себе в 1978-м. Чемпион мира, кумир болельщиков, он приехал на чемпионат СССР и с первых минут почувствовал: ему здесь не рады. Вышел на лёд – заставили ждать. Старт программы нарочно затягивали, травма ноги напоминала о себе всё сильнее. А судьи будто только и ждали, когда Владимир оступится.
«Было видно: меня провоцируют. Делают всё, чтобы вывести из себя. Ходили разговоры: неугоден. Прямо на катке чувствовалось давление. Я всё понял: меня «душат», – вспоминал позже Ковалёв.
Судьи занизили оценки, и в произвольной программе Ковалёв не смог ответить прокатом — боль в ноге обострилась, выступление не состоялось. Решение последовало быстро: на крупные международные старты его не взяли. Казалось, карьера закончена. Спасла только тренер Чайковская: она напрямую обратилась к главному спортивному чиновнику СССР Сергею Павлову. Тот дал добро, и Ковалёв всё-таки поехал на чемпионат Европы. Правда, и там ему перекрыли дорогу к золоту: французский судья протащил своего соотечественника, а чемпионство досталось немцу Яну Хоффману.
«Я был ленив, но делал идеально»
Парадоксально, но Ковалёв, этот главный «хулиган» советского льда, в фигурном катании держался на фундаменте кропотливой работы. Его «школа» – обязательные фигуры – вошли в легенды: линии, радиусы, чистота. Сам Владимир объяснял: причина проста и заключается в его лени. Делать раз за разом одно и то же ему было тоскливо, поэтому он стремился сразу выполнить элемент идеально.
«Отец говорил: «Ты ленивый, как ты добился такого?» А я отвечал: мне просто лень было повторять. Проще сделать сразу без ошибок, чем потом сто раз переделывать».
В фигурном катании он изобретал сам себе испытания. На коньке Ковалёва были не два желобка, как у всех, а три. Один обычный, другой – у пятки, третий – отрицательный, на котором нормальный человек сразу бы упал. А он катался и на нём, чтобы лучше чувствовать лёд и тренировать стопу.
Пиво, армия и возвращение с войны
Но вне катка Ковалёв всегда шел по краю. В 1972-м, в самый разгар борьбы с пьянством, его задержали в Адлере. Сидел с другом на лавочке у моря, выпили по стакану вина, ну, казалось бы, что тут такого. Но бдительная вахтёрша вызвала милицию: «пьяные хулиганят». Забрали в вытрезвитель. Итогом стала годовая дисквалификации и прямая дорога в армию, в ВДВ под Кострому. Тренироваться? В лесу, с автоматом, в противогазе.
«Катастрофа? Да. Но характер – из катастроф и складывается. В армии выжил, значит, и на льду не сломаюсь», – признавался Ковалёв.
Вернувшись, он пытался работать с Сергеем Четверухиным, но тренировки по методу Станислава Жука не подходили. Лишь возвращение к Татьяне Толмачёвой и хореографу Елене Чайковской вернуло Ковалёва на пьедестал. В 1975-м он выиграл чемпионат Европы, в 1978-м получил второй титул чемпиона мира. А на Олимпиаде в Инсбруке взял серебро, и это даже после двух неудачных дней прокатов. Чайковская тогда отвела его смотреть боевик – и это помогло встряхнуться.
Но сразу после медали снова произошло падение. Вместе с танцором Карпоносовым Владимир отметил успех не на тренировке, а в компании с алкоголем. Итогом стала новая дисквалификация.
Забытый герой, вернувшийся в Россию
Последний прокат в карьере Ковалёв совершил на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде. Болезнь — корь — и снятие с соревнований. Дальше была тренерская работа с Кирой Ивановой, бронза на Олимпиаде-1984. Потом случилась эмиграция: Греция, США. В Америке он преподавал фигурное катание, но с трудом адаптировался к новым правилам жизни. Мог лишиться всего, и лишился: после развода остался без дома, без дочери, без средств.
Через 28 лет он вернулся в Россию на похороны отца. И так и остался: недалеко от Боровска, на границе Калужской области. Жил в доме среди лесов, рядом могилы дедушки, бабушки, родителей. Славу он похоронил давно, но характер остался с ним. Словно закалённый стальной пружиной.
«Писеев меня всё время «душил» – я ему за это благодарен. Если бы не давление, если бы не палки в колёса, я бы не выжил. А так выдержал, – говорил Ковалёв. – И это всё, что нужно знать о моём характере.