27 октября 1995 года в составе «Детройт Ред Уингз» произошло событие, вошедшее в историю НХЛ: впервые на лед в одном звене вышли пять российских игроков — Вячеслав Фетисов, Владимир Константинов, Игорь Ларионов, Сергей Фёдоров и Вячеслав Козлов. В том матче против «Калгари Флэймз» «Детройт» одержал победу со счетом 3:0: Козлов и Ларионов забросили по шайбе, а соперник нанес лишь восемь бросков по воротам — против пятнадцати от одних только россиян. Появление «Русской пятерки» изменило хоккей. Рискованный шаг тренера Скотти Боумэна привел «Ред Уингз» к Кубку Стэнли в 1997 году — первому за 42 года. С тех пор ни одна команда лиги больше не выпускала на лед пятерку российских игроков.
В честь 30-летия исторического события «Советский спорт» поговорил с участниками «Русской пятёрки» — о том, как все начиналось и что стояло за их уникальным успехом:
- как образовалась «Русская пятерка»;
- в чем феномен «химии» пятерки «Детройта»;
- как партнеры и соперники реагировали на пять россиян в одном звене;
- как зародилось легендарное противостояние с «Колорадо»;
- каков был путь к долгожданному Кубку Стэнли;
- страшная авария, которая прервала карьеру Владимира Константинова;
- появится ли еще одна «Русская пятерка» в НХЛ.
Вячеслав Козлов — двукратный обладатель Кубка Стэнли (1997, 1998), двукратный обладатель Кубка Гагарина (2011, 2012), бронзовый призер чемпионата мира (1991). После завершения игровой карьеры стал успешным тренером. С 2021 года работает в тренерском штабе московского «Динамо».
«Детройт» задрафтовал Козлова в 1990 году в третьем раунде под общим 45-м номером. Вячеслав стал самым высоко задрафтованным игроком из СССР. За «Ред Уингз» дебютировал 12 марта 1992 года, провел в команде десять сезонов.
«В «Русской пятерке» все шло как песня»
— Вы всегда говорили, что «Русская пятерка» — это лучший хоккей, в который вы играли. Что для вас было в нем уникального?
— Собралось как бы три поколения. Игорь со Славой были старшими товарищами. Потом Володя с Сергеем. А я был самый молодой. Уникальность в том, что мы все прошли школу ЦСКА. Я хоть и совсем чуть-чуть, но все равно зацепил. Мы думали одинаково. Для Северной Америки тогда было в новинку, когда пять русских игроков выходят вместе. Мы быстро двигали шайбу и сами быстро передвигались. Для них это было ноу-хау, к которому они не могли сразу подстроиться.
В какой-то момент, если посмотреть те игры, Скотти Боумэн уже начал нас разделять, чтобы соперники не привыкали, и выпускал нас в нужные моменты.
— Сергей Федоров рассказывал, что перед приходом Игоря Ларионова у него ассистент-менеджер Кен Холланд спрашивал мнение про Игоря и про «Русскую пятерку». У вас спрашивали?
— Нет. Я был самым молодым и старался с руководством поменьше общаться. Поэтому со мной не советовались.
— Помните, как произошел обмен Ларионова? Как узнали, что вас ставят в одну пятерку в матче с Калгари?
— В Америке все очень быстро происходит. Игорь прилетел за день до игры. «Детройт» обменял Рэя Шеппарда — человек забивал по 50 голов, но чем-то не устраивал руководство. Так что он отправился в «Сан-Хосе», а оттуда забрали Ларионова.
Игр много, расписание плотное — не успеваешь подумать, что кого-то могут поменять. Для меня это прошло незаметно. Но было очень приятно, что мой земляк пришел в команду. До этого мы с Игорем не пересекались, только слышал о нем.
— Рассказывают, что Скотти Боумэн даже не тренировал вашу пятерку, вы сами все решали. Это правда?
— Все равно надо было тренироваться. Такого не было, что тренироваться не надо. Да, нас не ставили в рамки, но договаривались.
Когда мы стали выходить русской пятеркой, я впервые узнал, что, если ты стоишь спиной к воротам соперника и получаешь шайбу — не надо разворачиваться и ехать. Нужно отдать защитнику, раскатиться, и он тебя найдет на скорости в средней зоне.
Мы много делали сбросов, не вбрасывали шайбу, а шли вторым-третьим темпом. Все же смотрят на шайбу, и часто у нас получалось, что сброс, сброс, сброс — и защитник выскакивал через синюю, ему давали такой «парашютик», и он выходил «один на один».
Мы договаривались, но все шло как песня. Очень легко находили взаимопонимание.
— Пользовались ли вы тем, что говорили на одном языке, соперник вас не понимал?
— Не думаю, что это было таким уж преимуществом. Все очень быстро в хоккее. Разве что перед вбрасыванием что-то обсудить. Но со вбрасываний голов мало забивали — там хорошо играли на точке.
— Вы были самым молодым в пятерке. Как себя ощущали?
— С уважением ко всем относился. Но вы же понимаете, там команда была звездная. Русские ребята, а еще Марк Хоу, Брэд Маккриммон— мой сосед по комнате, Айзерман, Шенахан, Коффи. Игроки с именем.
— Вы много общались за пределами льда своей пятеркой?
— Да, особенно на выездах. У ребят семьи были, а я тогда был холостым. В Детройте встречались на праздниках или днях рождения. А на выездах почти всегда вместе ужинали. Конечно, были разговоры, байки, истории. У них жизнь была побогаче на разные истории, я больше слушал.
— Байки — хоккейные?
— Да. И про Тихонова, и про сборы в Новогорске, и все остальное. Я уехал в 19 лет и этого не застал.
— А хоккей обсуждали? Например, как будете действовать в следующем матче?
— Нет, хоккей мы не обсуждали. Хоккей шел своим путем.
«Фетисов советовал уходить, а Ларионов — больше общаться с прессой»
— Фетисов и Ларионов, как старшие, были наставниками. В чем больше всего помогали?
— Фетисов говорил мне, что нужно уходить — мол, в другой команде я получил бы больше игрового времени и признания. Но мне нравилось в Детройте. Город не очень, но организация отличная.
Он советовал, что если пойти в новую команду, которая только образовалась, то можно получить больше игрового времени. А в «Детройте» по составу основные минуты забирали лидеры — всех не уместишь. Тогда ведь в большинстве играли два защитника, а сейчас четыре нападающих и один защитник. Наверное, тренерское искусство было в том, чтобы всех уместить, скомпоновать, чтобы все были довольны и не выступали.
— Вы говорили, что всегда боялись, чтобы вас «Детройт» не обменял, потому что хотели выиграть Кубок Стэнли и понимали, что это команда, способная это сделать. Интересно, в 1995 году у вас еще были эти переживания?
— Переживал. Например, Грег Джонсон, 23-й номер, был обменян на Томми Сандстрема в «Питтсбург», и он не выиграл. Чуйка была такая, что вот-вот выиграем, и нам все время чуть-чуть чего-то не хватало: то вратаря, то защитников. Поэтому меня в принципе все устраивало. Мне хотелось здесь и сейчас играть в «Детройте».
— Какие советы вам давал Игорь Ларионов?
— Игорь больше советовал общаться с прессой, говорил, что нужно постоянно популяризировать хоккей, что это наша работа.
— А вы всегда внутренне сопротивлялись?
— Я такой человек: если спросят, отвечу. Если со мной не общаются, я спокойно обхожусь без этого.
— Английский быстро выучили?
— Я вообще в школе немецкий учил. Сначала английский не давался, да и учить не хотелось. Я приехал и не знал, буду ли играть, потому что после аварии (в 1991 году Вячеслав Козлов попал в тяжелейшую автокатастрофу, после чего уехал в «Детройт». ЦСКА не хотел освобождать Козлова от контракта, армейцы пытались через суд решить спор, в итоге дело выиграл американский клуб. – Прим. «Совспорта») полетел в Детройт на обследование. У меня был неприятный суд с ЦСКА – это был напряженный момент, и было непонятно, заявят меня или нет. Процесс занял месяцев шесть-восемь. В итоге мне разрешили играть и остаться в НХЛ.
Адаптация была тяжелой. Я приехал совсем не готовый, а хоккей там очень физический, поэтому сначала нужно было разбираться в спортивном плане. Было не до языка.
— Были не готовы именно физически или морально тоже?
— Морально я был готов, а физически — нет.
— Сколько лет в «Детройте» вам потребовалось, чтобы почувствовать себя комфортно, в своей среде?
— Года два-три. Меня отправляли в фарм-клуб, где я провел от четырех до шести месяцев. Это тяжелое время, когда обещают, что едешь на две недели, а проходит два месяца, и тебя не вызывают. Тяжело выбраться, но это хорошая школа, она меня закалила. Наверное, мне помогло то, что контракт был односторонним.
— При этом вас в 15 лет уже заметили в Детройте, хотели привезти, сделали ставку. Это давало надежду и поддержку?
— Да, но авария все перечеркнула. Мне нужно было начинать все сначала. Но они проявили джентльменство и не отвернулись, руку помощи протянули — за это я благодарен. А могли оставить меня в России.
— Наличие Сергея Федорова и Владимира Константинова помогало адаптироваться или, наоборот, задерживало изучение языка?
— Конечно, они ведь помогали в хоккее. Там же никто ничего не переводил. Надо было быстро все схватывать, смотреть, что делают другие. Привыкал. У Сергея родители приезжали в Детройт, у Вовки жена Ирина, поэтому в бытовом плане тоже мне помогали.
«С приходом Боумэна всех недовольных убрали»
— «Русская пятерка» в тот сезон быстро привлекла внимание прессы и болельщиков. Вы почувствовали на себе этот интерес?
— Было такое. Нас чаще замечали как пятерку целиком. Но пресса и так всегда была рядом, журналистов каждый день можно было видеть в раздевалке, на тренировках, на играх, после них, в поездках.
— Партнеры по команде как реагировали на вашу пятерку? Был ли скепсис?
— С приходом Скотти Боумэна всех недовольных потихоньку убрали. Мы играли вместе с Сергеем и Дино Сисарелли. Но Дино что-то с руководством не поделил. И когда начали играть «Русской пятеркой», в команде уже все были на своих местах. У нас был Айзерман в первой пятерке, а еще тройка под меньшинство, и Молтби — Дрэйпер — Маккарти. Они шороху наводили. Заявка 20 человек, недовольных и не было.
— Одноклубники не пытались повторить действия вашей пятерки? Вы же играли так необычно для североамериканцев.
— Может быть, на тренировках кто-то подходил, что-то спрашивал, пытался повторить, но я такого не помню. Там столько игр, что тренировок как таковых уже почти не было. По-моему, после Нового года раскатки были по желанию. Скотти Боумэн вообще не выходил на раскатку в день игры. В плей-офф мы практически не тренировались, только играли.
— Чего, на ваш взгляд, не хватило, чтобы пройти «Колорадо» в сезоне 1995/96? Поражение в плей-офф от «Эвеланш» было одним из самых болезненных в вашей карьере?
— Самое болезненное для меня было 0-4 от «Нью-Джерси», годом раньше. Тогда чемпионат был короткий из-за локаута, всего 44 игры. А в сезоне 1995/96 у нас было 62 победы. Мы слишком здорово играли в регулярном чемпионате, и, думаю, просто выхлестнули все эмоции или поверили в себя. «Колорадо» тогда выиграл Кубок Стэнли. Игры с ними были тяжелые.
— Как зарождалось противостояние с «Колорадо»?
— Сначала было с «Чикаго». Когда я пришел, все хотели в первую очередь их обыграть. Крис Челиос бил Сергея Федорова, был еще Джерми Реник. С «Блэкхокс» были настоящие зарубы. Потом поутихло, и началось с «Колорадо». После того, как Клод Лемье толкнул Криса Дрэйпера на борт, и Крис сломал лицевую кость. На следующий сезон была знаменитая драка, когда Игорь с Форсбергом начали, вратари дрались. Интересно было. Игра была кость в кость.
— Драки не сильно вас привлекали?
— Я к дракам спокойно относился. С моей комплекцией тяжело было драться. Хотя тоже получал, и стычки все равно были.
«Боумэн посоветовал греческий ресторан, я там никогда не платил»
— Что на следующий год изменилось в «Детройте», что помогло дойти до Кубка?
— Опыт. Предыдущие поражения закалили. Хорошо сыграл вратарь. Команда усилилась: взяли Томаса Сандстрема из «Питтсбурга», Лэрри Мерфи из «Торонто». Мы потеряли Пола Коффи, но приобрели опытных игроков.
— После проигрыша «Колорадо» в 1996 году в североамериканской прессе начали писать, что русские не умеют играть в плей-офф, что вы только для регулярного чемпионата годитесь. Это вас задевало?
— Никак не реагировал. Такое писали с 1992 года. Я относился к этому проще. У нас на доске перед матчем Дэйв Льюис вывешивал тезисы. Как-то было написано: «В сегодняшние газеты заворачивают вчерашнюю рыбу». Писали, что нужно поменять того или другого игрока, не все журналисты лояльно к нам относились. После победы уже писали по-другому.
— Сейчас открываешь телефон и можешь все прочесть, а тогда вы как получали информацию?
— В раздевалку газеты приносили. Кто-то из ребят читал эти статьи, так что все равно доходила информации. Но домой я никакие газеты не выписывал.
— Не ощущали давления из-за критики и ожиданий?
— После сезона не хотелось ни газеты читать, ни никого слушать. Наступало лето, все уходило на второй план. В североамериканском хоккее все четко: никто не вспоминает, что было три-четыре игры назад. Сезон раньше закончился — обидно, но двигаемся дальше.
— Что было самым запоминающимся во время празднования вашего первого кубка?
— Да все было интересно, в новинку, но и слишком много мероприятий. Я аж устал от них. Каждый день что-то происходило: то парад, то ужин у хозяина, на следующий день что-то еще. Хотя все было четко организовано, было ощущение, что люди действуют по какому-то шаблону. Это было слишком долго, а когда дошло до гольфа, я сказал, что все — я не гольфист, и гольф мне не интересен.
— А это не преувеличение, когда говорят, что весь Детройт отмечал победу, и полтора миллиона человек было на параде?
— Да, внимание было большим. «Детройт» 42 года не выигрывал кубок. Город-то хоккейный, и болельщики любят игру. Все трибуны были заполнены. Везде, куда бы ты ни ходил, тебя узнавали. Люди там любят хоккей и отмечали победу массово.
— В ресторанах бесплатно кормили?
— Да, но это отдельная история. Как-то Скотти Боумэн вызвал к себе. Думал, меня будут ругать, а он просто спросил про семью, как дела, где питаюсь. Я сказал: «Ну, где придется». И он посоветовал греческий ресторан. Я туда пришел, мне понравилось. Я даже в каком-то интервью сказал, что у меня это самый любимый ресторан. И после этого познакомился с хозяином Риком и больше там никогда не платил. Мне еще давали бесплатно машину, но так многим давали, водный мотоцикл, снегоход. Когда у меня была вечеринка с Кубком Стэнли, я из этого ресторана кейтеринг заказывал.
— А ресторан действительно был классный?
— Да там много таких ресторанов. Меня просто спросили, и я сказал, куда хожу. Кстати, про хоккей со Скотти мы так и не поговорили, общались на отвлеченные темы.
«Константинов просто раскалывал соперников»
— Что отличало Скотти Боумэна от других тренеров?
— Вспоминается, как он любил пошутить. В аэропорту автобус с командой всегда подъезжал прямо к самолету. Скотти сидел впереди и говорил водителю автобуса в каждом городе, чтобы тот в крыло не въехал. Говорил и сам смеялся. Я сидел впереди и постоянно слышал это.
Он был хороший психолог. Иногда мог убрать кого-то, поставить меня, и шайба отскакивала ко мне, я забивал. Не знаю почему, но у него это получалось. Не зря у него такой опыт и столько кубков.
— Он часто шутил или это были единичные случаи?
— Шутил, но я старался поменьше с ним общаться. Просто в автобусе он сидел на первом ряду, а я на третьем.
— Вы так старались поменьше общаться, потому что главный тренер?
— Да, подальше от руководства.
— Если вернуться к празднованию чемпионства, расскажите, как вы узнали об автокатастрофе ваших партнеров?
— Я отдыхал у бассейна. Позвонил мой друг Рик из ресторана и сказал, что ребята попали в аварию. Он заехал за мной, и мы поехали в госпиталь.
— Сразу стало понятно, что все серьезно, и Владимир точно не сможет вернуться в хоккей?
— Была надежда. Мы сначала ничего не знали. Сразу стало понятно, что у Славы не все так серьезно, а по Сергею и Игорю прогнозов никто не давал.
— Вы много играли с Константиновым. Как вы считаете, если бы не авария, мог бы он построить карьеру не хуже, чем у Лидстрема?
— Они разные игроки. Вова был очень жестким на льду, мягким в жизни. В игре он просто раскалывал соперников. Он набрал хороший ход, мог стать одним из ведущих игроков. А в жизни Вовка был добродушным парнем, никогда не ругался, всегда был спокойным.
— Когда последний раз видели его?
— В прошлом году я был в Детройте. Мы ходили с Натальей, одной из его сиделок, и Володей в ресторан. Я стоял на улице, ждал их. Она мне потом рассказала: «Мне было интересно, узнает ли он тебя. Когда мы подъезжали, он сразу замахал рукой: «Коззи стоит». Пообщались пару часов.
— А с другими участниками «Русской пятерки» часто пересекаетесь?
— Нет, нечасто. Все заняты своими делами, пересекаемся только на работе. Сергей заходил, когда работал главным тренером в ЦСКА. С Игорем виделись в Нижнем Новгороде. Со Славой разговаривали по телефону после прошлогоднего плей-офф.
— Может ли в ближайшем будущем появиться еще «Русская пятерка»?
— Мне кажется, нет. Может быть, возможно было, когда Дацюк еще играл. Если бы «Детройт» под него игроков собирал. Сейчас, когда есть потолок зарплат, это тяжело сделать. Слишком многое совпало тогда: нас троих задрафтовал «Детройт», Слава был недоволен своим положением в «Нью-Джерси», Игорь попал в перестройку в «Сан-Хосе». Стечение обстоятельств привело к уникальной истории.