В числе её авторов были легендарные поэты и писатели, причём часто те, кого сложно соотнести со спортивной журналистикой.
«И снова я вольная птица без гроша в кармане»
К марту 1953 года начинающий писатель Юрий Казаков четвёртый месяц сидел без работы. Ему скоро должно было исполниться 26. Бывший контрабасист, выпускник музыкального училища имени Гнесиных, всё прошлое лето он играл в оркестре на московских танцверандах, получал неплохие «башли» (то есть деньги), но танцы осточертели. В ноябре 1952-го он уволился из оркестра. «И снова я вольная птица без гроша в кармане и с ужасной скукой в душе», – писал он в дневнике. Казаков мечтал стать писателем, настоящим писателем.
За зимний сезон-1952/53 он написал пьесу о советском бюрократе-подхалиме и четыре рассказа. Казаков не первый год носил по газетам и журналам листочки со своими литературными опытами, кляня злой рок и «недоступность, недосягаемость редакций», которые ему вечно отказывали («ведь ни одной моей вещи до сих пор не напечатано, если не считать пьески»), однако тут ему неожиданно повезло. 17 января «Московский комсомолец» напечатал его рассказ «Обиженный полисмен» – из американской жизни с её расовой сегрегацией («Ты! Ниггер! Ты низкая вонючая тварь!» – кричал в нём полисмен).
Эта публикация подарила Казакову надежду. Со следующим рассказом, и тоже политически грамотным, «о спорте в мире капитала, в мире наживы», он отправился в конце февраля в редакцию газеты «Советский спорт», находившуюся тогда на Ленинградском шоссе. Одет был молодой автор в лыжный костюм. «Кажется, тёмно-коричневый. А может быть, тёмно-синий. Впрочем, других расцветок у нас тогда не было», – вспоминал потом ответственный секретарь газеты Николай Александрович Тарасов, принявший у себя в кабинете Казакова.
Заголовки в «Советском спорте» в то одноцветное время тоже не отличались большой красочностью. «Вперёд, к полному торжеству коммунизма!» «Состязания сильнейших конькобежцев». «Улучшать технику и тактику». «Вести атаки широким фронтом» (это про победу московского «Спартака» над ленинградским «Зенитом» – 3:0).
Тарасов, второе лицо в газете после главного редактора Любомирова, любил возиться с творческой молодёжью. В 1949-м Николай Александрович, сам поэт, приметил 16-летнего начинающего поэта Женю Евтушенко, став первым, кто напечатал будущего трибуна, героя Оттепели и Перестройки. 2 июня на четвёртой странице «Советского спорта» было опубликовано – лесенкой, как у Маяковского – стихотворение Евтушенко «Два спорта».
У них там на загнивающем Западе спортсмены страдали:
Здоровье доппингом вынувши,
спортсмену приходится там
тело своё до финиша
тащить в угоду дельцам
Совсем другое дело было у нас, в светлом, сталинском Советском Союзе:
А наш спорт вошёл
в будни, любят его везде.
Спорт – это верный спутник,
лучший помощник в труде!
Я как-то посчитал, из спортивного интереса: с 1949 по 1952 год включительно в «Советском спорте» вышло 32 стихотворения Евтушенко. Такую поэзию называли в стране «датской», Евтушенко писал ко дню памяти Ленина, к 1 Мая («Май – это Сталин, май – это мы!») и к 7 ноября, ко Дню физкультурника, ко Дню железнодорожника, на строительство Волго-Донского канала и так далее.
«Не знаю, как удалось удержать восторг»
Первый спортивный рассказ Юрия Казакова, который он показал Тарасову, был про боксёров, как и у обожаемого им Хемингуэя. Николай Александрович это «явно подражательное» (то ли под Марка Твена, то ли под Джека Лондона) произведение прочёл, в целом одобрил, но предложил переделать. «Кроме того, – записывал возбуждённый Казаков в дневнике, – мне предложили, даже без всякого намёка с моей стороны, стать их постоянным, штатным сотрудником, то есть корреспондентом. Я не знаю, как мне удалось удержать в себе весь восторг, который охватил меня».
Несколько дней Казаков потратил на переделку рассказа и сбор документов для оформления на работу. Заодно написал и новый, снова про заграничных боксёров. Назывался рассказ «300 долларов». Понимал ли тогда Казаков, сколько это будет в советских деньгах, в башлях, которые заколачивали лабухи, играя джаз на танцплощадках? Сам Казаков впервые попадёт в капиталистическую страну, во Францию, только в середине 1960-х, когда он, уже большой признанный мастер, будет собирать материал для книги о Бунине (которую так и не напишет, к сожалению), встречаясь с русскими литераторами, эмигрантами первой волны.
Но кто только не начинал тогда свою литературно-спортивную деятельность с переживаний о тяжёлой судьбе буржуазных профессионалов, страдающих в мире чистогана! У того же Евтушенко в 1949 году в «Советском спорте» вышло стихотворение «Судьба боксёра», негра Джима, уволенного боссом за то, что тот подписал воззвание против «Атлантического пакта» (а газете это помогло выступить на актуальную тему только что созданного, агрессивного блока НАТО). Безработный чемпион Джим шёл по «Нью-Йорку, столице нажив», шатаясь от голода, но крепко прижимая к груди портрет Сталина, подаренный ему русским солдатом:
А, наверно, сейчас бьют куранты в Москве.
Там люди, как воздухом, дышат свободой
под знаменем Сталинских светлых идей…
5 марта 1953 года Казаков сдал секретарю редакции «Советского спорта» и переделанный рассказ, и документы. На следующий день он должен был явиться в газету за официальным назначением. 6 марта в шесть утра его разбудил голос Левитана: умер Сталин. «В Москве объявлен траур на три дня. Траурные флаги, афиши заклеены белой бумагой, кино не работает», – писал Казаков. Ему снова не повезло: «Так уж паршиво складывается жизнь моя».
Вот и сбылась мечта штангиста
Со штатной работой не вышло, но Николай Тарасов не забыл про молодого талантливого автора. В мае 1953 года он поручил написать Казакову большой парадный очерк о советском штангисте, олимпийском чемпионе 1952 года Трофиме Ломакине. Очерк этот – «Исполнение мечты» – стал дебютом Казакова в газете «Советский спорт», он был опубликован в №70 от 13 июня.
В течение того холодного лета 1953-го у Казакова в «Советском спорте» вышли ещё два очень правильных, советских очерка – «Начало пути» (о боксёре, но теперь нашем) и «Новичок» (о легкоатлетах). И только потом, в феврале 1954-го, был напечатан его новый рассказ про гримасы буржуазного спорта. В «Голубом озере» легкоатлет Уортерс принимает доппинг (допинг в ту эпоху писали с двумя п) ради $ 10 000: «Он страстно желал мировых рекордов, а вместе с ними – и денег, больших денег». Как мы видим, за год в рассказах Казакова ставки многократно выросли.
К тому моменту Казаков уже стал студентом Литературного института имени Горького, поступив туда осенью 1953-го и отвергнув даже предложение «Советского спорта» о работе – стать заведующим литературного отдела газеты. В апреле 1954 года в статье, вышедшей в «Советском спорте», Казаков поругивал «язык спортивных брошюр», выходивших в СССР за «невыразительный, бесцветный язык». Он окончательно выбрал другую литературу, не спортивную.
На полустанке
В Литинституте Казаков занимался на семинаре прозы у Константина Паустовского, знаменитого, уважаемого писателя. По устойчивой легенде, в 1954 году на одном из семинаров Паустовский предложил ученикам задачу: написать рассказ на тему «девушка прощается с парнем на полустанке». По другой версии, это был не Паустовский, а Виктор Борисович Шкловский, сказавший студентам: «Тема – полустанок, время – наши дни, импровизируйте!»
Бывший музыкант, джазмен Юрий Казаков с ходу написал «На полустанке». «Это его первый великий рассказ!» – восклицал писатель Павел Басинский в статье, созданной к 40-летию со дня смерти Казакова, случившейся в 1982 году.
На полустанке прощаются молодые колхозники, девушка и «вихрастый рябой парень в кожаном пальто, с грубым, тяжёлым и плоским лицом», у которого вдруг обнаружились задатки перспективного, советского штангиста. Он мечтает: «Я в область явлюсь, сейчас мне тренера дадут, опять же, квартиру… <…> Мне на рекорды давить надо. В Москву ещё поеду, я им там дам жизни. <…> За границу ездить буду, житуха начнётся – дай бог!»
Возможно, тогда на семинаре Казаков вспомнил о Трофиме Ломакине, герое своей первой статьи для «Советского спорта», «круглолицем пареньке с задорным чубчиком» родом с Алтая, который вот так же перебрался в Москву («с первых дней занятий штангой Ломакину предсказывали блестящее будущее»), и житуха у него началась замечательная, все мечты исполнились: квартира, рекорды, загранка – Австрия, Прага, золото Олимпийских игр в Финляндии. «Трудолюбие, настойчивость, поиски нового – вот чем можно определить весь спортивный путь Трофима Ломакина», – завершал свой первый очерк для «Советского спорта» 26-летний Юрий Казаков.
С рассказа о разлуке на полустанке начнётся его большая, заслуженная слава писателя, одного из лучших рассказчиков в истории советской, русской литературы. Критики, что пишут о Казакове, неизменно вспоминают Чехова и Бунина.
А первого его спортивного героя, заслуженного мастера спорта Ломакина в 1956-м выгонят из сборной за пьянки, скандалы и аморальное поведение. Правда, потом быстро простят – за талант. Ломакин вернётся, взяв серебро на Олимпиаде-1960 в Риме. Потом получит срок за контрабанду золота, уже не олимпийского, а погибнет он в 1973 году, пьяный, свалившись со стены московского стадиона «Юных пионеров».
Возможно, на далёком алтайском полустанке когда-то тоже «дул резкий северный ветер, свистел в чердачном окне, гудел в станционном колоколе», а молоденькая девушка смотрела, как уезжает навсегда её Трофим. «Она увидела, что последний вагон с круглым красным щитком на буфере неслышно, как по воздуху, уплывает всё дальше. Тогда она подняла голову к низкому, равнодушному небу, стянула на лицо платок и завыла по-бабьи, качаясь, будто пьяная:
– Уеха-а-ал!..»